Последний отблеск солнца исчез. Небо ещё не стемнело, но скоро всё вокруг зальёт светом полная луна. Рин принялся расстёгивать пуговицы на платье Жульетт. Сам он и стражи уже скинули килты, и во многих мужчинах, которые поклялись её защищать, Жульетт чувствовала нетерпение. Ощущала то же нетерпение в себе.

— Почему ты на меня сердишься? — спросила она шёпотом, чтобы никто больше их не услышал.

— Я не в праве на тебя сердиться, — терпеливо ответил Рин.

— Я могу сама узнать, что твориться у тебя на сердце, но не хочу так поступать. Пожалуйста, скажи, как мне всё исправить.

В Рине что-то неуловимо изменилось. Рот смягчился, и она увидела, как в его золотых глазах снова вспыхнула жизнь. Сейчас, на этом выступе под угасающим дневным светом, казалось, они вернулись в то время, которое провели в дороге. Даже окружающие стражи не портили впечатление. Здесь их с Рином не разделяли дворцовые правила, и можно было вести себя как раньше.

— Ты слышала про легенду о рыжеволосой королеве? — спросил он.

— Которая принесёт в Энвин мир? Да, слышала обрывочные разговоры, хотя никто не торопится рассказать мне пророчество целиком.

— Рыжеволосая королева с даром предвидения принесёт мир, взяв в любовники карадонца, — глухо сообщил Рин.

— Нет, — прошептала она, не в силах даже в мыслях представить себя с другим мужчиной. Рин — её муж. Столь же нерушимо, как если бы они дали обычные, традиционные клятвы в храме Шэндли. Ей казалось немыслимым позволить прикоснуться к себе другому. — Я бы никогда не… — от внезапной мысли слова застряли в горле. Что, если она убьёт Рина? Вдруг проклятие заберёт его так же, как отняло Вильяма у Айседоры, и оставит Жульетт в полном одиночестве на многие, многие годы…

— Пора, — сказал Рин, прекращая неприятный разговор. — Изменение пройдёт легче, если тебе не придётся бороться с тесной одеждой.

Оставшиеся пуговицы Жульетт расстегнула сама, и кожаное платье упало на каменистую землю. Пальцы сжимались и разжимались, полная луна над головой словно нырнула вниз и коснулась её обнажённой плоти. Сердце билось всё чаще и чаще, колотясь о грудь и взывая к волку, который приближался… приближался… сюда.

Внезапно все её тело пронзила острая боль, и Жульетт закричала. Агония распространилась на руки, ноги и сердце, а крик превратился в низкое раскатистое рычание. Она повернулась к Рину.

Ощущаемая ею метаморфоза проявилась на лице Рина, в движении мускул и золотых волосах, проступивших по всему его телу. Мышцы под кожей перестроились и сложились в другую форму, на её собственной гладкой коже выросла рыжая шерсть. Жульетт упала на колени, не в силах сдержать превращение, причинявшее ужасную боль. Казалось, тело рвётся на части. Это была боль из снов, боль, которую она боялась всю свою жизнь.

Жульетт подняла одну руку, и та на глазах превратилась в большую лапу, а сквозь кожу вылезли когти. Её когти.

Боль прекратилась так же внезапно, как началась, и Жульетт перевела взгляд на Рина. Рина-волка, тогда как сама она теперь обратилась в волчицу. Сердце продолжало биться столь же быстро, но всё изменилось. Её связь с землёй и людьми углубилась. Запахи стали насыщенней, звуки чётче, а многообразие цветов сменилось оттенками серого. Помимо всего приобретённого, пройдя через агонию, она также обнаружила, что слышит зов. Мир ждал её, и ей хотелось только одного.

Жульетт встретилась с Рином взглядом. «Побегай со мной».

Глава 16

Защита и разрушение. В прошлом Айседора использовала свой дар для защиты, однако некоторые люди всё равно опасались старшую ведьму Файн, поскольку всегда видели в ней склонность к разрушению. Замечал ли ту склонность Вил? Не поэтому ли решил уйти навсегда? Чтобы вернуть свою магию, нужно посвятить себя защите, чем она и занималась, оберегая императрицу и нерождённого ребёнка. Но как быть с поручением Лианы? Если избавить мир от развращённого жреца, который мучил невинных девушек, душа Айседоры обратится к свету или окончательно погрузится во тьму?

Айседора гадала, вернётся ли когда-нибудь к прежней жизни. С каждым днём, который проходил без новостей о Жульетт, она всё сильнее боялась, что придётся провести остаток жизни в одиночестве. У Софи теперь есть собственная семья, а Жульетт забрал (вернее, похитил) какой-то громила. Вил ушёл. Айседора никогда раньше не предполагала, что самое страшное слово во всех языках — это слово одиночество.

Она бесшумно пробиралась по пустым коридорам второго уровня. Сегодня императрица тайно вывела Риону с ребёнком из дворца, и теперь Айседоре предстояло разобраться с оскорбившим девочку жрецом. Любую пойманную здесь ведьму непременно накажут. Скорее всего, убьют. Императрица не сумеет её спасти, но Айседора и не подумает просить пощады.

Спальня Нэлика размещалась в самом конце длинного коридора. В столь поздний час ночи в холле и примыкающим к нему комнатам не раздавалось ни звука. Жрецы спали, как почти все во дворце. На простых деревянных столах, местами расставленных вдоль коридора, стояли чаши с пылавшим в них мягким, ровным огнём. Они освещали ей путь.

Айседора дотронулась до дверной ручки и в нерешительности замерла. Императрица заверила, что дверь будет не заперта. Жрецы беспечно считали себя здесь в безопасности. И действительно, никто снаружи дворца не смог бы добраться до этой комнаты, но Лиана рассказала, как пройти по потайной лестнице с третьего уровня до чулана на втором.

Дверь открылась без малейшего скрипа. Из незанавешенного окна лился лунный свет, освещая массивную кровать в центре комнаты и спящего в ней человека. Даже когда закрывшаяся дверь отрезала просачивавшийся из коридора свет, Айседора всё ещё видела Нэлика достаточно хорошо.

Хотя коридор и обеденный зал, мимо которых она прошла, выглядели просто, почти аскетично, эта комната оказалась столь же роскошной, как спальня императрицы. Стены украшали гобелены, на искусно отполированных столиках красовались золотые подсвечники и вычурные масляные лампы. Все стулья были добротными, широкими и мягкими, а над кроватью, где спал жрец, висел красный полог.

Когда она села на край кровати, Нэлик открыл глаза и, как ни странно, ничуть не удивился.

— Я сегодня не заказывал компанию, — сонно пробормотал он. На её синее платье падал лунный свет, и жрец, очевидно, принял Айседору за гостью с третьего уровня, ведь все наложницы одевались в синее.

Она слегка потянула вниз плотное одеяло и положила руку ему на грудь. Жрец спал голым.

— Ты новенькая? — заметил он. — Тебя прислала Розана?

Розана. Айседора запомнила имя. Лиана захочет узнать, кто отправлял сюда необученных девочек.

— Да, я тут совсем недавно.

Он накрыл её руку своей.

— Дай-ка я зажгу свечу. Хочу на тебя взглянуть.

— Позволь мне.

Айседора обратила взгляд на ночной столик и прошептала:

— Сиана илдисио.

Две свечи и маленькая масляная лампа вспыхнули, осветив её и лежащего на кровати мужчину. Жрец оказался моложе, чем она ожидала. Айседора даже сочла бы Нэлика красивым, если бы не знала о его злодействах.

— Ты ведьма! — в тревоге воскликнул он, одёргивая руку и пытаясь сесть.

— Скажешь ещё хоть слово, и умрёшь, — прошептала она, толкая его обратно на мягкий матрац. — Если позовёшь на помощь или попробуешь со мной бороться, то моргнуть не успеешь, как встретишься со своим создателем.

Он замер под её рукой.

— Я могу стать твоим другом, если позволишь, — пообещал жрец с непринуждённостью человека, не единожды лгавшего и очаровывавшего ради получения желаемого.

— Как?

— Я могу вызволить тебя отсюда. Сегодня ночью.

Он не подозревал, что ей некуда пойти. Она не знала, где сейчас её сестры и даже живы ли они, поскольку перестала доверять своей интуиции, убеждавшей в их благополучии. Айседора посвятила себя императрице Лиане и будущему наследнику, служба им стала её единственным обязательством. Во всяком случае, пока.